Топфотоп — здесь знаменитости общаются друг с другом и со своими поклонниками

23 January 2014

Квартирный вопрос (1955-1962)

Люба Рымпель и Геша Миров поженились в 55-м.
Жених тогда жил в девятитиметровой комнате коммуналки вместе с мамой и ее сестрой, тетей Лилей.
Тем, кто не понял, повторяю: в ДЕВЯТИМЕТРОВОЙ! Чтобы всем на этой площади улечься спать, им приходилось раскладывать кресла, а перед этим нужно было их где-то найти и купить.
В очереди на расширение жилплощади они стояли с 1941года, когда в старую квартиру попала бомба. Тогда их и поселили в этот курятник. Временно, конечно.
У невесты ситуация была чуть полегче. В восьмиметровой угловушке они с мамой жили всего лишь вдвоем, но дневной свет туда почти не проникал, и желтая лампочка уныло горела с утра до вечера.
Ну и где жить молодой семье? Четвертый человек должен ехать на девять метров или третий на восемь?
Решение пришло к Любиной мамочке: она решила переехать на дачу к знакомым в Челюскинскую. К кому – отдельная история, но там она прожила целых три года.
В коммуналке на Старосадском, куда принес свой чемоданчик Геша, жили двадцать восемь человек. Атмосфера была удивительная: все друг другу помогали, ходили в гости, угощали приготовленным…
Между прочим, в это время счастливая Люба, окончившая Пединститут имени Крупской, работала преподавателем русского языка в посольстве Норвегии. В систему УпДК ее распределили в 53-м, когда и Берия был еще жив, но вот такой уж была та система: безо всяких там звонков и взяток.
Среди ее учеников был и Эрик Бродланд, тогдашний Посол. Оттепель еще не буянила «по полной», но активно назревала, посему отношения с молодой учительницей у них сложились неформальные. Удивительно, но чета Мировых несколько раз имела наглость пригласить чету Бродландов в гости, так что г-н Посол имел представление об их условиях жизни.
А в октябре 1955 года в Посольстве Норвегии был прием по случаю Национальной праздника – Дня Независимости. Именно в этот день пятьдесят лет назад датский крон-принц Хокон и его супруга англичанка Мод были назначены Королем и Королевой Норвегии, а сама страна провозгласила суверенитет от Швеции. Гостей было – видимо-невидимо, и русских, и иностранцев.
В общем, «кто там, в малиновом берете, с Послом Испанским говорит».
С советской стороны «главным блюдом» были товарищи Микоян и Брежнев, они тусовались в Малом Зале, где собрались те, кто «равнее всех».
Вдруг в Большой Зал вышел Посол и начал искать кого-то глазами, увидел Любу, поманил рукой и повел учительницу в Малый Зал к «высоким гостям».
Когда он представил ее Микояну и Брежневу, подали шампанское, рука у Любы так дрожала, что вино чуть не выплеснулось на пол. Посол Бродланд рассыпался в комплиментах той, в чьем лице хвалил советскую молодежь, два Члена Президиума ЦК благосклонно улыбались, а Люба всё не понимала, зачем ее позвали. Наконец эта пытка закончилась, и ее отпустили.
На следующий день перед уроком Посол долго смотрел на нее недоуменно, а потом спросил:
- Люба, разве ты не поняла, зачем я тебя познакомил с Микояном? По одному твоему слову он дал бы тебе квартиру!
Но ей такой расклад и в голову не приходил…
А в 58-м году у Мировых родился Сережка, и свекровь, которая ждала целых семнадцать лет, наконец, получила дополнительную комнату в четырнадцать квадратных метров в коммунальной квартире на Сущевском валу.
В эту комнату въехали молодые и были безумно счастливы. Люба вышла на работу через 2 недели. С Сережкой было установлено дежурство: полночи – отец, остальное время делили мама и две бабушки.
Но какая же разница была между атмосферой знакомой еврейской коммуналки в Старосадском переулке и этой, где обитали всего три пролетарских семьи!
Здесь, на Сущевском Валу Люба и Геша Мировы с ужасом увидели, что толченое стекло в котлетах и моча в супе соседа есть не гипербола, а суровая реальность! Конечно, всё это пока их не касалось: пролетарии враждовали исключительно друг с другом, но за Сережку в этой клоаке душа спокойной быть не могла.
На Старосадском переулке, куда вернулась Любина мама, Мировых всякий раз встречали с радостью, а двухлетнего Сережку все соседи поголовно полюбили, как своего, тем более, что других детей там не было.
Через какое-то время возникла возможность произвести обмен и обратно вселиться в такую родную и теплую квартиру, но… разрешение на это получить было практически невозможно.
По нынешним временам проблема было просто смешной: разница в меняемых площадях была двукратная, обмен планировался, естественно, с доплатой, а к подобным «махинациям» слуги народа в то время относились очень строго.
Надо было что-то делать, и Геша решился на ход, который не совершал еще никогда.
Он позвонил за помощью к своему отцу, а тот… Вы и представить не можете, как Лев Миров был рад, что это, наконец, произошло, и он сможет использовать любовь народа во благо собственной семье, но – вот досада! – именно в этот день он надолго уезжал на гастроли!
- Гешка, Гешка, я всё решу! Только не сам! Вернее сам, но через Мишу, позвони ему, он всё сделает!
Здесь надо сделать маленькое отступление.
В истории эстрады есть имена, которые когда-то гремели на всю страну, а сегодня известны только нескольким профессионалам. К их числу относится и Михаил Наумович Гаркави, блестящий конферансье и (ну и терминология!) «артист разговорного жанра» и,между прочим, один из мужей великой Лидии Руслановой!
Как и все его коллеги, он обладал блестящим даром импровизации, именно импровизация, а не готовые монологи, составляла основу его выступлений. На одном из творческих вечеров в ЦДРИ он даже предложил зрителям некую игру, в которой желающие из зала могли оскорблять его, стоящего на сцене, в любой форме, даже нецензурной, а он брал на себя обязательство отвечать на каждый выпад исключительно корректно.
Не одного грубого слова он и впрямь не произнес, но тех, кто «куражу ради» позволял в его адрес оскорбительные высказывания, он отделывал так, что хамы, под хохот всего зала, были вынуждены убегать, пряча свои лица.
В 50-е годы популярностью Гаркави пользовались многие его знакомые, потому что любое ответственное лицо почитало за счастье пообщаться с ним в неформальной атмосфере, и за это готово было пойти на некоторые административные уступки.
И вот, заседание Обменной Комиссии Горисполкома было назначено на 8.00 в следующий понедельник, и Миров-младший, скрепя сердце, позвонил Михаилу Наумовичу:
- Гешка, я всё знаю, меня Лёва предупредил. У тебя какой номер очереди?
- Третий, Михал Наумыч. Прямо с утра.
- Ладно, не переживай, я приеду.
Без десяти восемь Геша со всеми документами уже сидел в приемной и ждал. В 8.05 вызвали первого. Через десять минут прошел уже второй, а Гаркави все не было. Свою, и две последующие очереди молодой отец пропустил в ожидании обещанной помощи, но она так и не появилась. В 9.00 Миров обреченно вздохнул и зашел в кабинет.
Каково же было его удивление, когда он увидел, что за столом обменной комиссии, на месте председателя сидит сам Михаил Наумович Гаркави, а вся комиссия смотрит только на него с нескрываемым обожанием.
- Ну, что там? А-а, молодая семья с маленьким ребенком! Ну что же, товарищи, партия велит нам со вниманием относиться к тем, кто своими руками будет строить коммунизм, я полагаю, что обмен нужно разрешить... Слушайте, я такую потрясающую хохму вспомнил! Давайте отпустим товарища, и я вам расскажу...
Ошеломленному просителю вручили все документы с вожделенными печатями и вытолкали в коридор. Жизненно важный вопрос был решен за тридцать секунд.
Уже вечером раздался звонок разъяренного Гаркави.
- Гешка, сволочь, ты почему не прошел третьим номером?!! Теперь одной поллитрой ты точно не отделаешься!
Выяснилось, что Михаил Наумович пришел туда ровно за полчаса до начала и попросил посидеть на заседании, объяснив, что он «готовит сатирический монолог о квартирном вопросе и ему нужно войти в материал». Ровно перед третьим посетителем он попросился посидеть на председательском месте, «чтобы лучше войти в образ».
Комиссия с восторгом посадила его «на трон» и стала вниматьа его остроумным комментариям к скучной рутинной процедуре.
После того, как нужный вопрос был решен, Гаркави поблагодарил всех и сказал, что впечатлений ему уже хватит, но комиссия взмолилась, чтобы он не уходил, потому что такого праздника у них не было никогда, и они наконец поняли, как должны проходить подобные заседания…
Насколько я знаю, в 60-е годы дело с обменом жилплощадью в Москве заметно полегчало.